Мы продолжаем серию интервью с молодыми учеными ИПУ. Предлагаем вашему вниманию беседу с И.В. Родионовым, старшим научным сотрудником Лаборатории № 38, доктором физико-математических наук, одним из немногих в нашей стране специалистов в области стохастической теорией экстремумов.

 

– Игорь Владимирович, прежде всего хочу вас поздравить - недавно Вы защитили докторскую диссертацию!

– Да, так и есть, спасибо.

– Традиционный вопрос: расскажите, когда Вы пришли в Институт и в лабораторию № 38, и чем вы занимаетесь.

– Я пришел в мае 2019 года. Меня пригласила Наталья Михайловна Маркович, тоже сотрудник лаборатории, которая была оппонентом на защите моей кандидатской диссертации. С ней мы в 2018 г. работали над совместной статьей. Она убедила меня в том, что в Институте мне будет лучше, чем в МГУ. На тот момент я был старшим научным сотрудником МГУ, и платили мне не так много. Собственно, во многом из-за этого я и перешел в Институт. А занимаюсь я стохастической теорией экстремумов. И, надо сказать, специалистов в этой области в России не так много. Вот, например, Владимир Ильич Питербарг, который был моим научным руководителем и научным консультантом во время защиты диссертации. Наталья Михайловна. Но вообще в Москве людей, которые занимаются этой теорией, можно посчитать на пальцах одной руки. Есть еще в Петербурге пара человек, еще кто-то в других городах, но буквально еще человека два. В России этой теорией мало кто занимается. Так уж вышло.

– Но не в мире?

– В мире, конечно, специалисты есть. Но из людей из России на конференциях по стохастической теории экстремумов бываем обычно я и Наталья Михайловна. Ну, иногда еще кто-нибудь. И все.

– А что это за теория, если простыми словами?

– Это наука, которая изучает вероятности рисков, когда происходят какие-то редкие события. Например, большие издержки страховых компаний, большие страховые выплаты. Вероятности дефолтов, вероятности каких-то больших финансовых потерь, возможность предсказать экстремальное повышение температуры, или наводнение, или превышение водой уровня дамбы, большое количество осадков, которое может выпасть. Все эти вещи сложно предвидеть, но их возможно предсказывать в рамках стохастической теории экстремумов. Не только эти, конечно, но все же основные области применения – это финансы, страхование, телекоммуникации, гидрология, метеорология.

– Получается, что это максимально прикладная наука?

– Несмотря на то, что это прикладная вещь, ей все-таки нужен какой-то теоретический аппарат.

– Вы занимаетесь именно теоретической частью, или все же в большей степени прикладной?

– Нет, в моей работе точно больше теории, потому что практики, если так можно сказать, специально работают на практику. Они берут датасеты, интерпретируют данные, их обрабатывают. Они должны знать специфику тех данных, с которыми работают. В общем, это отдельные люди, которые занимаются практической реализацией методов статистики экстремумов. Я к ним не отношусь, я разрабатываю теоретическую часть.

– Подготавливаете основы, базу – можно так сказать?

– Да, вполне.

– А во всех областях математики есть такое четкое деление на теоретиков и практиков?

– Знаете, это специфика именно теории вероятностей, как мне кажется. Потому что и теория вероятностей, и математическая статистика в особенности, это науки о данных. Фактически – об анализе данных. Но как таковой анализ данных, который вроде как занимается любыми типами данных, работает, как правило, с большими объемами данных. А статистику можно назвать анализом малых данных.

– А где в большей степени развита стохастическая теория экстремумов, в каких странах?

– В основном это Европа. В США тоже есть такие специалисты и корифеи. Но их меньше, это, скорее, европейская наука.

– Вы работаете с Натальей Михайловной?

– С Натальей Михайловной сейчас работаю меньше, я занимаюсь своими вещами. Но моей основной тематикой остается статистика экстремумов. Там я сам уже разрабатываю какие-то свои задачи, у меня в этой области есть намеченный план действий. Также я учусь заниматься какими-то задачами в коллаборации с другими учеными. Я это делаю, во-первых, для самообучения, во-вторых, расширяю свой горизонт. Потому что лучше быть специалистом в разных областях, хорошо разбираться во многих вещах. Вот, например, Андрей Алексеевич Галяев: ему в качестве исполняющего обязанности главного редактора «Докладов Российской академии наук. Математика, информатика и процессы управления» приходится разбираться в разных вещах, в том числе и в математике, а математика большая. Вот это как раз пример всестороннего человека. Я, конечно, на такой объем информации не замахиваюсь, хотелось стать для начала хорошим специалистом в теории экстремумов, пока я не достиг желаемого уровня.

– Какая у Вас совместная тематика с другими учеными, если говорить о коллаборации?

– В основном, это все-таки вероятностная часть теории экстремумов. Правда, вот ровно сейчас я работаю с человеком именно по оцениванию различных…

– Катаклизмов?

– Ну, это можно, конечно, применять для тех задач, о которых я Вам уже говорил. Есть такие вещи, как независимые случайные величины, это когда наблюдения совершенно не зависят от предыдущих. Но это редкость, потому что все в нашей жизни имеет либо циклическую природу, либо более-менее стационарную природу. Есть классические методы анализа редких событий таких процессов, но хочется придумать что-то свое и более общее, чем классическое.

– Вы упоминали, что работали в МГУ. Вы из МГУ вышли, там учились и защищали кандидатскую?

– Да, я вышел из МГУ. Докторскую я защитил уже в Математическом институте им. В.А. Стеклова, потому что в ИПУ просто нет совета по вероятности и статистике. Тем более, что в «Стекловке» я работаю на доле ставки. В МГУ я защищаться не хотел, потому что там сейчас стало достаточно много бюрократии.

– А как вообще Вы выбрали математику, потому что к ней всегда душа лежала?

– Да нет. У меня душа лежала к разным областям. Ну просто как-то в математике я оказался более успешен, если так можно выразиться.

– Как это проявлялось, если путь проследить – участие в олимпиадах?

– Ну да. Правда, в школе я в основном интересовался естественнонаучными дисциплинами и участвовал в олимпиадах по этим дисциплинам. Уже в университете я стал больше интересоваться гуманитарными дисциплинами и, соответственно, ими занимался больше. Когда я окончательно пришел в математику?.. Преподаю я с 2011 года, а именно наукой я стал активно заниматься году в 2017-2018.

– Для Вас интереснее заниматься наукой, чем преподавать?

– Нет, наверное, просто преподавание мне немного приелось. Я всегда знал, в принципе, что в науке я могу реализовать себя. Мне на тот момент, на период от начала аспирантуры до конца 2017 года, были интересны другие вещи.

– Что кроме науки входит в круг Ваших интересов? Музыка, спорт?

–- Ну, что могу сказать про музыку: играю на флейте и на фортепиано. Имею абсолютный слух, был победителем олимпиады Московской области по сольфеджио.

– Вы родом из Московской области?

– Да, город Фрязино.

– Тем не менее, несмотря на победу в областной олимпиаде, идти в музыку Вы не хотели?

– Вы знаете, это решалось где-то в классе 8-9, и тогда даже вопрос о музыкальной профессии не стоял. Я тогда был уже победителем разных олимпиад по математике и другим предметам, хорошего уровня. На международную олимпиаду я не проходил ни разу, но дипломы всероссийских олимпиад у меня были. И в тот момент, в принципе, уже было понятно, что лучше мне заниматься математикой и схожими вещами. Ну, я ими и начал заниматься. Что касается спорта, могу сказать, что в бадминтон и пинг-понг играю где-то на уровне кандидата в мастера спорта. Но, и это опять-таки из-за пандемии, особой практики сейчас нет. Вот у меня жена кандидат в мастера спорта по пинг-понгу, она меня подтянула на свой уровень. Хотя про пинг-понг на сто процентов не могу быть уверенным, а вот про бадминтон я точно могу сказать, что когда-то я играл на уровне КМС. Впрочем, вы можете спросить людей из нашей бадминтонной секции, как они меня оценивают.

– У нас Вы играете?

– Да, играю. Немножко стараюсь обучать.

– Еще и немножко тренером работаете.

– Ну, как всегда. Если у кого-то чуть выше уровень, чем у других, наверное, этот человек может подсказать другим что-то.

– Вопрос, касающийся преподавания. Как Вы оцениваете интерес студентов к науке? Меняется ли что-то в их отношение к математике? Сложная вещь математика, не так много людей всегда туда шло, это не для всех.

– Конечно.

– Интересно сравнивать мнение преподавателей. В некоторых направлениях становится меньше студентов, а у кого-то, наоборот, студентов становится больше. Интересно, что происходит именно с математикой.

– Примерно все то же самое. На Западе вроде есть такая тенденция, что лучшие умы уходят в бизнес, экономику, а у нас я бы не сказал, что есть какой-то большой отток. Кто шел на матфакультеты, олимпиадники, к примеру, так и идут. По-моему, так все происходит. Я не чувствую какого-то ухудшения уровня, например. Я преподаю примерно одни и те же вещи, и примерно так же люди их осваивают. Так что понижения уровня я не вижу.

– А сколько лет Вы преподаете?

– Около десяти.

– Помимо работы чем еще Вы увлекаетесь?

– Сейчас особо ничем не увлекаюсь, потому что у меня маленький ребенок, я увлекаюсь, можно сказать, им и своей семьей.

– Ребенок совсем маленький?

– Ему два года.

– Вы говорили о том, что занимались некими гуманитарными вещами.

– Занимался. Я ходил на разные факультеты МГУ, слушал там лекции. Ну, не знаю, из каких-то университетских достижений могу выделить, что учился на семи факультетах МГУ. Ходил в Литературный институт в студию поэта Игоря Волгина. Он ко мне хорошо относился. Сейчас, думаю, он тоже меня помнит.

– Семь факультетов?

– Мехмат, но это понятно, журналистики, философский, филологический, факультет искусств, исторический и психологии.

– Потрясающе. Как Вы все успевали?

– После мехмата оставалось время, вот я и ходил на какие-то вечерние занятия. А на 4-м курсе вообще стало достаточно спокойно на мехмате, я и в дневное время стал ходить.

– И плюс еще студия Игоря Волгина.

– Ну да. Но туда я начал ходить с 2009, что ли, года. Не сразу.

– Прозу Вы пишете?

– Писал, но я ее писал, как поэзию, и это мне тяжело давалось.

– А стихи Вы писали всю жизнь?

– Нет, я начал где-то в 2006 году, 15 лет назад. За последние два года я написал только два стихотворения. Не знаю, вернется ли все это.

– Как скупо Вы рассказываете, так скромно.

– Я скромный человек.

– Даже слишком.

– Что ж, может быть. Елена Исаева мне тоже это говорила.

– А Елена Исаева?...

– Мне кажется, сейчас лучший драматург России. По крайней мере, один из ведущих, тоже выпускница студии Игоря Волгина.

– Расскажите про интересные конференции, который Вы посещали!

– Я ездил на конференцию в Хорватии. Наталья Михайловна меня туда пригласила. Тогда особенно много у меня материала не было, но, тем не менее, Наталья Михайловна познакомила меня с двумя крупными учеными – и нам удалось договориться о сотрудничестве. Теперь мы работаем вместе. Сейчас конкретно сотрудничаю с одним из двух этих людей. Но второй тоже держит руку на пульсе и снова хочет меня пригласить. Один из Польши, Адам Якубовский, это текущий президент общества Бернулли, а второй, можно сказать, живой классик прикладной вероятности, он из Дании. Томас Микош. У него много монографий, много цитирований, ну, в общем, серьезно – это живой классик. При этом очень простой и приятный человек.

– А в каком году была эта конференция?

– В 2019. С тех пор с Микошем у меня вышла одна статья, но, к сожалению, он пригласил меня только на месяц, вот за это время мы с ним написали статью. Статья с Якубовским у меня тоже была, обе, наконец, вышли в этом году. Но сейчас мы с Якубовским занимаемся немножко другой тематикой. А в последнее время не было интересных конференций. Я начал какие-то результаты выдавать буквально в 2018-2019 годах. И в 2020 все резко накрылось. Я как раз успел съездить в Данию, поработать с Томасом Микошем, и все. Вот приехал в конце февраля, и с марта началась пандемия. Причем Томас Микош подозревает, что он заразился коронавирусом в Китае еще в октябре 2019 г. Он был тогда в районе Уханя, и ему кажется, что он переболел. В больнице лежал. Но он крепкий мужчина, до сих пор гоняет на велосипеде, меня с собой брал.

– На велосипеде тоже гоняете?

– Да, с работы, на работу. Когда позволяла погода, я с удовольствием ездил на велосипеде. 

– Далеко?

– Из Ясенево.

– Это не так далеко.

– Да, 30 минут, и я на работе. Даже меньше.

– А еще с кем сотрудничаете?

– Я сотрудничаю с одним литовцем. Есть у меня статьи с моим научным руководителем. Это тоже, можно сказать, живой классик: В.И. Питербарг. Было у меня формальное международное сотрудничество с одним человеком из Швейцарии. Он албанец по происхождению, а албанцы народ достаточно крутой. В общем, в 2014 г. я ездил в Швейцарию и с ним один раз говорил. И у нас с ним случилось недопонимание, с тех пор он меня не любит. У нас была с ним совместная статья, но работали мы над ней в разное время и не пересекались. И когда речь зашла о подтверждении того, что я также автор этой работы (это нужно для оформления документов для защиты докторской), он сказал, что я вообще самый худший аспирант, которого он когда-либо видел, и что он ни за что не поверит, что я написал все те статьи, о которых я говорю. Но что поделать. Вот такое международное сотрудничество. Просто я туда поехал заниматься тем, что меня интересовало тогда, а это была не наука. В этот момент в Швейцарии находился мой друг и еще одна знакомая. Мы с ними занимались всякими интересными делами.

– Но не расскажете, какими именно?

– Почему, я там кино снимал. И Питербарг сказал мне перед поездкой: ну, там же находится Хашорва, познакомься с ним. Я познакомился, поговорил. Про науку я ничего не говорил, а он на это обиделся. Он-то думал, что я приехал с ним заниматься наукой, а я приехал заниматься другими вещами. Так что у меня есть и недоброжелатели.

– А про кино не расскажете?

– Я долгое время занимался поэзией. Сейчас тоже хочу заниматься поэзией, но, как я уже сказал, прихожу домой и занимаюсь ребенком. Ну и прочими делами, связанными с семьей. Так вот, некоторое время я снимал короткие видеоролики на стихотворения. Вот и как раз тогда я поехал снимать один из этих роликов.

– На свои стихи?

– Нет, не только на свои. На разные. Но на свои тоже.

– А вы никогда не издавались?

– Мне все говорят: «Игорь, издай сборник». А я не понимаю, зачем. Я такой нетипичный литератор, потому что мне как-то не особо важны публикации. Я знаю таких людей, но их не так много. Точнее, знаю одного: это Илья Тюрин, но он, к сожалению, умер. Есть у него одно стихотворение, «Я - Пушкин» называется. Там есть такая строчка: «Я не прошу дать мне денег и не хочу публикаций». И осознания того, что он – Пушкин, ему достаточно. Он умер совсем молодым, 18 лет, что ли, ему было. Есть премия Ильи Тюрина. Я думал как-нибудь поучаствовать в ней, но как-то руки не дошли. На мой взгляд, у меня уровень не самый плохой. Я ездил, например, на всероссийские совещания молодых литераторов. Но в каких-то мелких журналах мне не хочется печататься, мне интересны флагманы. Я показывал свои стихи Алехину (главному редактору «Ариона»), «Октябрю» показывал, «Новому миру», «Знамени», но со «Знаменем» у меня не сложилось. Главному редактору отдела поэзии совсем не понравились мои стихи. В остальных журналах были положительные отклики, но до публикации не дошло.

– Получали какие-то премии как молодой литератор?

– Да я в принципе не так много в конкурсах участвовал. Были какие-то не самые значительные.

– У нас тут люди книги издают.

– Да, я читал стихи Дарьи Лемтюжниковой. Но я не могу сказать, что мне больше всего нравится именно современная поэзия. Мои любимые годы в русской поэзии – это 1920-30 годы ХХ века.

– Постсеребрянный век?

– Да, именно – постсеребрянный век!

– Что ж, тогда давайте почитаем Ваши стихи!

– Я иду, уставший человек,

И мне странны звуки и движенья:

Как меняет падающий снег

Лица, силуэты, отраженья...

 

Холодно! И чёрная река

Подо льдами сомкнутыми скрылась.

...Но слетело слово с языка

И в тумане белом растворилось...

 

Что мне ждать от сумрачного дня?

Я стою на вымершем причале.

Неужели в этом жизнь моя -

В холоде, в пугающем молчанье?

 

Беседу вела И. Татевосян

Другие стихи И. Родионова читайте в приложении