Интервью с директором ЦМИТ ИПУ РАН А.А. Широким

Уже два года, как в ИПУ РАН создан и активно работает ЦМИТ – Центр молодежного инновационного творчества. Благодаря многочисленным мероприятиям ЦМИТ в Институте появились дети – школьники разных возрастов, интересующиеся наукой, которые, возможно, в будущем выберут науку своей профессией. Руководит работой Центра и лично участвует в организации всех мероприятий кандидат физико-математических наук Александр Широкий. Надо заметить, что, помимо своих обязанностей в ЦМИТ, Александр еще и занимается научными исследованиями в качестве старшего научного сотрудника лаборатории № 80. Обо всем этом мы и поговорили в интервью.

 

– Александр Александрович, Вы работаете в ИПУ относительно недавно?

– Я появился в Институте в начале июля 2018 года. 7-го числа, в пятницу. Хорошо помню этот день.

– И уже много успели сделать.

– Ну… меньше, чем хотелось бы.

– А как вообще Вы пришли к решению работать в ИПУ? Вам для этого пришлось переехать из другого города, что непросто. Для Вас настолько сильным стимулом была карьера в РАН?

– Ну да. Я даже больше скажу: у меня сбылась мечта работать в Институте проблем правления Российской академии наук.

– У вас была такая мечта – работать в ИПУ?

– Это, вообще-то, долгая история. Да, такая мечта была. При том, что я, еще учась в школе, считал, что буду программистом. И у меня неплохо получалось: я занимал места на олимпиадах регионального уровня. У меня были индивидуальные достижения в области проектной деятельности, тогда это еще не было так распространено, как сейчас.

– Это еще когда Вы учились в школе?

– Да. Я пытался писать обучающую систему. Сейчас уже даже не помню, по какой теме. По-моему, там речь шла о решении квадратных уравнений. Все это было написано на бейсике, еще под ДОС. Я там, в том числе, строил графики. Достаточно объемный такой проект получился для школьника, больше тысячи строк вышло. Понял, что мне это интересно, но почему-то готовился поступать в Волгоградский университет на управление информационной безопасностью. Хотя это, на самом деле, к программированию имеет опосредованное отношение.

– Какой это был факультет, математики?

– Нет, тогда он назывался факультет информационных технологий и телекоммуникаций (позже его расформировали). Там было несколько прикладных направлений подготовки. Среди прочего имелась специальность с красивым названием – «Комплексное обеспечение информационной безопасности автоматизированных систем» – абитуриентов просто валило с ног, сразу возникало желание немедленно на нее поступить. Но там был достаточно серьезный конкурс, требовалось показывать высокие результаты на вступительных экзаменах. Я поступил, и мне казалось, что все замечательно: математики много, но не слишком, программирование такое, что можно было претендовать на все, что угодно. Несмотря на то, что на нас тестировали новые программы, экспериментировали, эти программы оказались очень содержательными. Я считаю, что эта новая кафедра В.А. Клячина отработала по высшему разряду. Преподаватели действительно смогли дать нам хороший уровень. И было настолько удачно подобрано сочетание предметов, что я на третьем курсе уже работал по специальности. В стартапе.

Что это был за стартап?

- Это было вроде как рекламное агентство. Расскажу, что мы делали. Существовала региональная система продовольственных супермаркетов, и мы в них реализовали такой формат как Indoor media. Этот рынок делили крупные игроки, например, московский «Видео Интернешнл». Сейчас практически над каждой кассой висит какой-то экран, звук по залу идет, объявления делаются. А тогда этот было новое, никто этого не делал, мы были, в известном смысле, первыми.

– То есть, это электронная реклама внутри магазинов?

– Видеоформат и звук на кассе и звук по залу, без видео. Мы вдвоем с моим одногруппником реализовали полностью всю инфраструктуру IT. А я написал систему составления расписаний трансляций, которая гарантировала выполнение условий договора с рекламодателем: заданную частоту объявлений в любой заданный промежуток времени. Вот это был мой первый опыт разработки. Реализация достаточно сложного алгоритма с гарантированным результатом. На самом деле, Волгоград достаточно тяжелый регион для ведения бизнеса, я считаю большим достижением, что мы вышли в какую-то прибыль, вернули первоначальные вложения.

– Если Вам доверяли ответственные заказы, значит, Ваш уровень уже вполне соответствовал, подготовка была качественной?

– Ну, наверное, не вполне, но для стартапа – да.

– Но при этом Вы были твердо намерены поступить в аспирантуру и получать степень. А почему, если планировали работать в бизнесе?

– Мне показалось, что для бизнеса я недостаточно квалифицирован, и надо бы поднять уровень.

– Или Вы держали в голове, что будете работать в науке?

– На тот момент, если честно, не планировал. Но аспирантура – это уже совсем другой вид деятельности, это работа в университете. Аспирантов традиционно приглашают на роль преподавателей. Тем более, что тогда был огромный дефицит преподавательского состава. Это сейчас в Волгоградском университете вакансий нет. Тогда же у нас четырех человек не хватало. Обязанности приходилось перераспределять, и нагрузка была достаточно высокая: составлять рабочие программы, системно подходить к освоению курсов студентами.

– То есть, создавать алгоритмы...

– Ну конечно. И даже в некоторой степени управление этим процессом.

– Вы защитили диссертацию, а дальше чем занялись?

– Параллельно с аспирантурой я еще занимался своей прямой профессией: IT-специалист. Фирму мы продали, наш крупнейший конкурент решил стать монополистом и потратил совершенно неадекватные, на наш взгляд, средства на скупку конкурентов, в итоге они не выжили, а мы завершили жизненный цикл с прибылью. Потом я работал в различных компаниях, в энергостроительной компании, например.

– Как программист?

– Все-таки как системный администратор. В консалтинговой фирме. Ну, а примерно за год до защиты я отовсюду ушел, кроме университета. И дальше я работал только в университете. После защиты диссертации понял, что заниматься матанализом я просто не могу, потому что отсутствие базового математического образования все время страшно мешает, я не очень чувствую предметную область, мне трудно прогнозировать возможные результаты, пути их достижения.

– Ну, а теперь про мечту. С каких пор начали мечтать об управлении?

– Еще когда я учился в аспирантуре, я познакомился с Владиславом Николаевичем Финьковым. Это профессиональный руководитель. Он занимался практической деятельностью в этой области, но он как раз-таки всегда очень системно подходил к делу. Мы нашли какие-то точки соприкосновения в части совместной деятельности, а потом уже параллельно с моей работой в университете я поддерживал с ним связь. И в какой-то момент он пригласил меня в свою компанию, фактически в роли своего консультанта. Он тогда был генеральным директором компании «Эко-Координатор». Это оператор жидких отходов в Волгоградской области. Там мы уже занимались чем-то вроде стратегического планирования, решали на практике задачи мониторинга, анализа. Я придумывал, как с нашей точки зрения было бы правильно отформатировать рынок жидких бытовых отходов. Мы даже представляли эти проекты на уровни областной администрации. Но рынок жидких бытовых отходов очень мал, им неинтересно было. Я же, получив степень кандидата наук, сразу стал интересоваться, нельзя ли мне за что-нибудь взяться в университете. Как раз в это время университет озаботился привлечением абитуриентов, работой со школьниками и т.п. И озаботился настолько, что было принято решение о создании университетского подразделения для ведения и координирования этой работы, того, что в этом плане делалось на факультетах. Мне предложили это подразделение возглавить. Ну, что там за подразделение, там два человека вначале было, потом до четырех расширилось. Что-то вроде проектного офиса, который должен был в формате матричной структуры координировать деятельность факультетов (институтов) по профориентации. Директора институтов профориентацией, конечно, занимались, потому что от них этого требовали, но им категорически этого не хотелось – это же не профильная деятельность, это реклама, по сути. Может быть, реклама или пиар, но не обучение. Правильно было бы создать в университете отдел маркетинга, который бы и взял на себя эти функции, и это очень устроило бы всех директоров институтов. Но, поскольку ресурсов было, как всегда, мало, решили, что такая структура будет оптимальнее. Фактически же факультеты получили еще одного человека, который от них чего-то хочет. Довольных практически не было. Я, конечно, получил бесценный опыт взаимодействия с большим количеством людей.

– Это же во многом стыкуется с тем, что Вы делаете сейчас?

– Да, это, прежде всего, опыт работы с детьми. Поскольку заставлять факультеты делать работу по профориентации было страшно тяжело, оказалось, что проще организовать свои мероприятия, которые дают хороший эффект.

– Проще сделать самому?

– Это на самом деле стратегическая ошибка. В итоге я замкнул на себя очень много активностей. Самое интересное, что на количество человек, которое посетит мероприятия приемной кампании в ВУЗ, практически не влияет качество профориентационной работы. Нет, она, конечно же, влияет, но речь идет про 10%, может быть, меньше. Эффект, конечно, проявляется в среднесрочной перспективе, но чтобы сегодня начать работать и уже в этом году получить результат – такого нет. Конечно, я на тот момент не готов был управлять подразделением, а учить меня никто особо не собирался. Мне надо было поднять квалификацию на должный уровень, чтобы, когда я в следующий раз окажусь на позиции руководителя, таких ошибок уже больше не делать.

– Но это чем-то зацепило и в чем-то стимулировало?

– Несомненно. А теперь что касается желания попасть в Институт проблем управления. После того, как я понял, что математикой, матанализом, заниматься видимо, не буду, я начал двигаться в сторону каких-то прикладных моделей, стал себя искать в этой области. У нас образовался такой довольно интересный тандем с Валерием Валерьевичем Новочадовым, доктором медицинских наук. Он возглавлял тогда кафедру биоинженерии и биоинформатики. Мы пытались строить какие-то модели процессов, которые раньше количественно исследовались разве что в отдельных фрагментах. У нас были совместные работы с волгоградскими травматологами: мы занимались суставным хрящом. И наш доклад в 2015 году попал на молодежную конференцию «Управление Большими Системами», которая в том году проходила в Волгограде. Там мы как раз и познакомились с Дмитрием Александровичем Новиковым, с некоторыми другими специалистами, да просто на эту тему впервые поговорили.

– И вот она конференция, проводимая ИПУ!

– Да. И люди из ИПУ туда приехали. Я, наверное, мог бы больше пользы из нее извлечь, с большим количеством человек поговорить, но даже то, что было, мне чень понравилось. И, соответственно, когда я уже начал углубляться в область стратегического менеджмента, я подумал: а почему бы и нет, математические модели – вот они, пожалуйста, в этих книгах! Там используется немножко другой аппарат, с которым я, может быть, меньше знаком, но мне, по крайней мере, в тот момент показалось, что я эту область лучше чувствую. И, наверное, мог бы что-то там попробовать сделать нового. Ну и вот тогда возникло желание, это даже не было желание, это именно мечта: работать в Институте проблем управления РАН. Я абсолютно был уверен, что никаких у меня шансов нет. Не возьмут, ничего не будет. Просто мечта. А практически все решилось достаточно быстро и, может быть, где-то даже неожиданно для меня самого. В 2017 году пришло письмо от Елены Владимировны Нижегородцевой.

– Это была рассылка с приглашением на конкурс вакансий?

– Это была рассылка, как я понимаю, по участникам молодежных школ. «Объявлен конкурс, требуются...».

– То есть, этот ход в кадровом плане оказался эффективным?

– На самом деле о конкурсе я узнал именно из этой рассылки. И именно это письмо, что пришло ко мне на ящик, в котором мне сообщили, что потенциально заинтересованы, во мне, как раз и породило надежду. И я собрал пакет документов.

– Значит, верная была стратегия.

– Да, в отношении меня она сработала вообще блестяще. Я, конечно, страшно нервничал, на взводе был, считал, что не то что-то делаю, что у меня мало публикаций, не соответствует образование, что меня не возьмут. Но, тем не менее, я здесь.

– А вообще у Вас был какой-то пиетет по отношению к науке? Ваши родители связаны с наукой?

– У меня мама учитель математики. Она закончила как раз наш педагогический вуз, в те времена, когда он был на очень высоком уровне (1973-й год). Какое-то время проработала в школе, а потом ушла в региональный вычислительный центр, работала программистом, там и познакомилась с папой. А вот папа некоторое время работал старшим научным сотрудником в НИПИАСУ (Научно-исследовательский и проектный институт автоматизированных систем управления), это отраслевой НИИ. Уровня папы мне, боюсь, не достичь, все-таки он закончил мехмат МГУ.

– Все-таки какое в Вас было воспитано отношение к науке: это красиво, это то, к чему надо стремиться?...

– Хорошо, красиво и очень далеко.

– И когда вы увидели, что все возможно, вы просто взяли и сделали этот шаг?

– Ну, не то чтобы все возможно. Когда я слушаю доклады молодежных научных школ, а я их внимательно слушаю, во мне растет комплекс неполноценности, потому что я вижу, что результативность коллег просто поразительна. Я очень хочу выйти на подобный уровень. Буду работать над этим. Буду компенсировать работоспособностью. Правда, она у меня снизилась после переезда. Здесь объективно тяжелее. Тут очень тяжелая зима. В Волгограде большую часть года солнечно.

– У вас же там метели, снежные заносы?

– Метели, снежные заносы, ветер постоянно, это все правда.

– Степь?

– Степь, причем уже с переходом в полупустыню. Летом у нас такой замечательный ветер, называется суховей, ну и иногда он переходит в пыльную бурю.

– Но плохой климат при этом в Москве.

– Нет, ну отсутствие солнца совершенно убийственно.

– Вы сюда пришли заниматься наукой. Вначале Вы не думали про ЦМИТ?

– Нет, ни о чем таком я не думал. В 2018 году мне попалась в виде черновика книга «Методология комплексной деятельности», написанная Михаилом Валентиновичем Беловым с Дмитрием Александровичем Новиковым. Они ее с тех пор, конечно, сильно переписали. Это довольно интересный труд, в котором сделана попытка описать любую сложную деятельность человека вообще.

– Объясните, пожалуйста, термин «сложная деятельность»!

– Сложная деятельность – это та, которую можно (имеет смысл) декомпозировать на какие-то более простые операции. Если это невозможно, тогда это регулярная деятельность и операции, называемые элементарными. Я эту книгу тогда очень внимательно прочитал, она мне страшно понравилась. И мне очень захотелось, во-первых, ей пользоваться, там терминологический аппарат, на мой взгляд, довольно удачный. И еще я подумал, не могу ли я еще что-нибудь туда внести.

– Вы рассматривались в качестве математика?

– Меня рассматривали как математика, а мне хотелось немножко сменить вектор с чистой математики больше в сторону управления и прикладной математики. Ну, я, наверное, вообще испытываю в большей степени удовольствие, когда могу получить практический результат, который можно пощупать. В этом смысле теория функций мне не очень подходила, потому что результат в виде теоремы – это, конечно, красиво, но ее даже объяснить кому-то тяжело, если человек далек от математики. Хочется создать что-то физическое, или, например, программу. Программный продукт – это прекрасная вещь, почти что материальная: «о, это хорошая программа, мы ее знаем!». Вот она работает. Это очень приятно, а в математике – там этого как раз нет. Там большую часть времени чувствуешь себя идиотом, потом, когда что-то получается, на одну секунду, причем сразу же, приходит мысль: там так все просто и зачем же я восемь месяцев над этим думал! Это, видимо, мне по психотипу чуть-чуть не подходило.

– Вы сейчас находитесь в процессе поиска своей тематики?

– Этот процесс еще не завершен. Мне, конечно, хочется надеяться, что я нашел. Но, поскольку какая-то условно диссертабельная тема сформулировалась у меня не так давно, выводы делать рано.

– Но Вы видите тот путь, которым собираетесь идти в ближайшее время?

– Конечно, есть определенные мысли. Дело в том, что все-таки структура управления формируется не только для того, чтобы снизить управленческие издержки или лучше загрузить агентов. То есть, для этого, конечно, тоже, но главное, наверное, все-таки не это, а то, с какой целью вообще создаются организации. Или в том случае, когда организация уже создана, и есть решение о реорганизации. Обычно решение о реорганизации происходит не в формате «а что бы нам такого поменять – давайте управление переделаем!», а потому что изменились цели, появились другие направления деятельности, а старые куда-то исчезли. Я не нашел, по крайней мере пока, каких-то попыток количественно оценить целеполагание и связать с ним какие-то параметры, которые можно оптимизировать с помощью выбора структуры. Мне кажется, что это может быть интересно.

– А деятельность ЦМИТ? Вы уже упомянули, что в самом начале о том, что Вы возьмете на себя руководство Центром, не шла.

– Нет, но к тому моменту, как я появился в ИПУ на собеседовании, идея ЦМИТ даже не то что в воздухе витала, уже и задача была прямая поставлена. Одно из первых практических заданий, которое нужно было выполнить в роли руководителя этого проекта, – это согласовать договор консультационных услуг в области моделирования типирования, чтобы у нас появились станки, оборудование для 3D-печати, и юристы к тому времени уже несколько месяцев работали над текстом договора. Не нашлось, видимо, человека, у которого бы был опыт работы с детьми, а у меня он был. Во-первых, я два года занимался профессиональной ориентацией, а, во-вторых, я четыре года ездил в «Интеграл» преподавателем. Это областной лагерь для одаренных детей. Он был создан в 1975 году. Я не попал туда ребенком, сразу поехал в качестве преподавателя. Кстати, Д.А. Новиков тоже был в Волгоградском «Интеграле». Ну, и много физтехов туда ездило. Это же лагерь Колмогоровский. В СССР существовала сеть таких лагерей в некоторых регионах Союза, целью которых было в итоге вырастить из тысячи детей одного профессора МГУ.

– Те есть, это Физтех и МГУ для себя создали?

– Да, это такой всесоюзный глобальный профориентационный проект. Конечно, с распадом СССР все это заглохло, особенно в плане финансирования из бюджета. Но Волгоградская область – одна из немногих, которые его сохранили, и даже название осталось.

– Вы преподавали именно школьникам?

– Да, я преподавал именно школьникам, математику, причем такую, какую в школе обычно не дают. Это теория графов, исследование операций, математическая теория игр – основы, конечно. Как раз тот аппарат, который здесь используется. Понятно, что, конечно, это были основы, и я сейчас смотрю на те мастер-классы, которые делают Всеволод Олегович Корепанов с Николаем Андреевичем Коргиным, там тоже исследование операций, теория игр, но это, конечно, совсем другой уровень. Так я бы это им не рассказал. Но все-таки я старался, детям было интересно, это самое главное.

– То есть, наладить контакт с детьми, рассказать так, чтобы детям было интересно – у вас было уже такой опыт?

– Да, был. Так что получилось, что у меня есть необходимый набор компетенций для того, чтобы этот проект развить. Я примерно представлял себе, что нужно детям, что нужно их родителям, какие вещи им будут более интересны, какие менее, какие совсем не сработают. Да, конечно, это очень помогает. Я очень хочу, чтобы сейчас у нас начала работать глобальная учебная сеть. Она на самом деле достаточно амбициозная. Есть проект лагеря «Сириус», который планируется запустить по всей стране.

– А что за глобальная сеть?

– Есть следующее. Вот летом дети едут в лагерь, в очень хороший, пусть это будет «Сириус», «Интеграл» или что-то другое. Знакомятся там с новыми для себя видами деятельности. Ну, например, с исследовательской. Готовят проекты. Потом лето заканчивается – и все. Снова школа – и снова прежние учителя, все то же самое. А что, если продлить деятельность летнего лагеря? Чтобы те же самые выдающиеся педагоги, в том числе, может быть, из «Сириуса» даже, ведущие ученые, сотрудники академических институтов, рассказывали о том, что они сами делают. И не просто рассказывали, а показывали и давали попробовать это делать детям. Вот именно в таком формате. Разумеется, существуют видеоуроки, видеолекции, действительно есть огромное количество материала, и эти ролики хорошо, профессионально сняты. Если человек нацелен на получение образования, он этими ресурсами воспользуется, он получит эти знания, он их оттуда извлечет. А вот если он еще не нацелен, он еще не знает, будет ли ему интересно или нет... Ему же еще попробовать надо. Он еще не пришел к выводу, что ему интересно изучать. К примеру, хочет ли он осваивать машинное обучение. Да ребенок не знает, что такое машинное обучение!

– Одно дело рассказать другое дать попробовать.

– Рассказать, конечно, можно, в расчете на реакцию: «А, ну да. Ну, интересно, спасибо, я дальше пошел». А если школьник сделает свой, пусть простенький, пусть маленький, но настоящий проект с выходом на результат, дело другое. Пусть это будет, к примеру, очень простенькая предсказательная модель, на известном алгоритме, с готовой библиотекой. Пусть даже ребенок не сам ее написал, но сам обучил. Сам выборку составил. Это, кстати, мастер-класс Андрея Викторовича Макаренко и Руслана Юрьевича Порцева: он про это, и это же страшно интересно, там же команды соревнуются. Или программа «Юный селекционер», которую вела Екатерина Васильевна Журавлева. Дети сначала получили в пробирках селекционный картофель, в том числе новых сортов, который они могли у себя в горшочке посадить и за ним понаблюдать, что там вырастет. Вот у нас малый агрополигон появился, который дети лично сами засеивали.

– А почему вообще возникла тема сельского хозяйства?

– Во-первых, есть в государственной политике программа по цифровизации сельского хозяйства. И Институт проблем управления хотел бы занять в программе подобающее место, тем более те компетенции, которые у нас есть, очень, на мой взгляд, хорошо туда вписываются. Конечно, к этой программе то, что делают дети, пока не имеет никакого отношения.

– Это на будущее?

– На будущее. Очень сложно заниматься цифровизацией сельского хозяйства, не имея никакого практического опыта в этой области. Вот дети этот опыт и получают. У нас есть агротехнический полигон. Еще должна появиться метеостанция. Часть датчиков будет размещена на земле, некоторые датчики – на крыше. Но параллельно есть и детский проект по созданию метеостанции: один ребенок захотел сделать свою метеостанцию. Ему помогли, поставили датчики, мы все перепроверяем, что работает, а что нет. Ребенок во всем этом участвует. Потом собранные данные можно перенаправить в хранилище, и будет формироваться ретроспективный набор данных, о том, какая была погода на том или ином участке, допустим, за последний год, причем интервал замера может быть в три часа. А на таких наборах данных уже можно строить алгоритм машинного обучения. Этот проект вполне по силам школьнику, и, под руководством преподавателя, он вполне может быть реализован. Вот если такие наборы данных, во многом уникальные, будут доступны всем школьникам, а не только тем, кто приходит на занятия в ИПУ РАН, то простор для детского творчества будет совершенно другой. И именно вот этого мы хотели бы достичь, развивая образовательную сеть «Глобус».

– Получается, что это общая работа лабораторий института и работа центра.

– Они взаимосвязаны.

– И как-то они помогают друг другу?

– Пока, конечно, больше лаборатории Центру помогают, чем наоборот. Ну и надо понимать, что дети, конечно, научной работой заниматься начнут, когда они детьми уже не будут.

– Но какие-то эксперименты вместе с детьми и сейчас можно проводить?

– Какие-то эксперименты можно делать и для лабораторий. Какие-нибудь простые, но рутинные, требующие больших временных затрат вещи делать с детьми. Конечно, результаты надо перепроверять, это же дети, но все-таки это была бы помощь лабораториям. Пожалуй, главный пример такого взаимодействия – это 80-я лаборатория, потому что там есть робототехника. Детишки постарше могут уже участвовать и в конференции «РобоФест», к примеру. Почему нет? У нас как раз сейчас учатся такие ребята. Правда, в основном это дети сотрудников ИПУ, или внуки сотрудников.

– Нормальная научная преемственность.

– Мы их будем ждать в качестве научных сотрудников, когда они поступят в вуз. Так что, да, это подразделение – ЦМИТ – можно рассматривать как очень долгосрочный проект по формированию кадрового резерва. И многие сотрудники ИПУ очень хорошо работают с детьми. Они не учителя, в школе они работать не могут, а возможность работать с детьми – это, на самом деле, огромное удовольствие. Не для всех, но для многих. Когда на тебя смотрят горящими глазами, слушают и внимают, что ты говоришь, и еще что-то делают, и у них получается, это очень вдохновляет. И раз теперь есть такая возможность, не уходя с рабочего места, пообщаться с детьми, я думаю, это чего-то стоит.

– Это помогает генерировать идеи?

– Дети иногда могут сказать какую-то фразу, которая наводит на совершенно неожиданную мысль, а потом она развивается в идею. Воистину, подобен чуду ум ребенка!

– Все-таки ЦМИТом сделано уже много. И за короткое время!

– У нас уже есть новые идеи. Цикл занятий по теории игр, например (в настоящий момент он уже реализован и, с расширенным названием «Теория правильных решений», размещен на сайте Киберлектория ИПУ РАН (http://cyberlect.online). Есть еще направление повышения квалификации педагогов. Сейчас изменились требования к педагогам. Если раньше они просто вели свой предмет, то теперь от них ожидается реализация проекта, а проект, по определению, выходит за рамки одного предмета, он всегда междисциплинарен. Теперь школьники должны работать в междисциплинарном формате. А учителям очень трудно с этим работать, потому что раньше этого не было, и их этому не учили. А еще для того, чтобы уверенно себя чувствовать в роли руководителя проекта, для педагогов очень важно поддерживать авторитет. То есть, все, что говорит учитель, должно восприниматься почти что истиной в последней инстанции. И учениками ни при каких обстоятельствах сомнению подвергаться не должно. Это, кстати, нам сильно мешает, потому что первое, что должен научиться делать исследователь – это сомневаться. И мы, с точки зрения учителей, в ЦМИТе учим детей плохому. Мы их учим сомневаться, а это потом мешает работать педагогу. Это, на самом деле, очень известная проблема с одаренными детьми: почему педагоги боятся одаренных детей – они обладают, пусть в зачаточном состоянии, а иногда и не в зачаточном, критическим мышлением. Правило «учитель всегда прав» ставится под сомнение, слова учителя начинают обсуждаться, и не каждый педагог это переживет. Если авторитет будет утерян, восстановить его будет крайне трудно. И мы можем педагогов поддержать, поработать с ними, дать им необходимые навыки. То есть, мы можем работать и с детьми, и с учителями. Кроме того, в школах не все можно внедрить, не все идеи, потому что существуют образовательные стандарты, а в ЦМИТе мы можем внедрить все, много нового. ЦМИТ предоставляет много возможностей для творчества.

 

Беседу вела Ирина Татевосян